Мы продолжаем публикацию глав из воспоминаний Дмитрия Борисовича Ломоносова. Полный текст его мемуаров  можно прочитать на сайте «Неизвестная война» http://ldb1.narod.ru .

         Ломка характера, свойственная так называемому «переходному возрасту», совпала с очень болезненной для меня переменой в образе жизни. В большой семье Файкиных, где и без меня хватало забот, я чувствовал себя обиженным недостатком внимания.

            В Болшево мама, получая персональную пенсию и работая в артели, располагала большими материальными возможностями, чем Файкины. Она никогда не отказывала мне в просьбах дать денег на кино, книги, подписку на журналы (я получал журналы «Костер», «Пионер», «Техника молодежи», газету «Пионерская правда», покупал книги, фотографии писателей, героев гражданской войны и портреты вождей, которые над моим сундуком-постелью составили целую галерею).

           Здесь же поддерживался режим строгой экономии: поездка в трамвае стоила на несколько копеек дешевле, чем на троллейбусе, значит, троллейбус - излишняя роскошь. Из нескольких сортов пшеничного хлеба покупался самый дешевый. Естественно, мои робкие просьбы о кино или новой книжке встречали резкие возражения и пространные объяснения о необходимости «обходиться без роскоши». Далекий от житейских забот и понимания «цены жизни», я не знал, что эта расчетливость была необходимостью: в семье работал только один дядя Лева – Леонтий Михайлович Файкин, и на его зарплату существовала вся семья – тетя Соня, дочь Нюра с мужем Женей – студентом университета, только что родившаяся внучка Галя, да и мое появление потребовало расходов.

         С другой стороны, меня подавляло, что в тетиной семье увлечения литературой, музыкой, театром  считалось пустой тратой времени. Видя меня за книгой, тетя Соня требовала, чтобы я «занялся делом», т.е. приготовлением уроков. Тетрадка стихов (какими бы слабыми они не были, я ими гордился) однажды во время ужина подверглась уничижительному и оскорбительному разбору.  К тому же, общее отношение к жизни, воспитанию, культуре, истории настолько отличались от маминых взглядов, которые она прививала и мне, что это часто становилось источником конфликтов. Не будучи в состоянии понять и принять это иное восприятие действительности, я нередко сознательно сам провоцировал такие конфликты. Подростковый эгоизм не позволял мне по достоинству оценить  родственное отношение и материальную заботу, которыми окружила меня тетя Соня. 

        В школе я очень подружился с моим ровесником - Олегом Шимановичем. Он значительно превосходил меня начитанностью и развитием. У него был несомненный литературный талант: он писал рассказы, сочинял фантастические истории. По его инициативе мы стали выпускать журнал «ШЛОД» (первые буквы наших фамилий и имен). До начала занятий в школе по партам раскладывались размноженные под копирку выпуски журнала, содержащие сатирические описания классных новостей и портретов одноклассников, написанные в стихах.

         Я по-прежнему  увлекался чтением. В шкафу у Файкиных я обнаружил полное собрание сочинений Жюля Верна, изданное в виде приложения к журналу «Огонек». Отпечатанная мелким шрифтом на серой газетной бумаге, в мягкой бумажной обложке, каждая книжка начиналась со случайного места и также случайно обрывалась в соответствии с размерами печатных листов. Но в этом издании было действительно помещено все, написанное автором. Я не отрывался от этих книг, пока все не перечитал.

Неподалеку от дома была очень хорошая библиотека с читальным залом, летом один из залов помещался в саду. Здесь я перечитал всего Брета Гарта, Джека Лондона, О’Генри, многое из Марка Твена, покатывался со смеху, читая Джерома. К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Очень интересны были подшивки журналов «Всемирный Следопыт» и «Вокруг Света» за 1929-1932 годы. В них печатались с продолжением из номера в номер приключенческие и научно-фантастические романы и повести.
         В классе шестом-седьмом я стал обнаруживать в себе влечение к противоположному полу. Это влечение носило чисто платонический характер и никак не увязывалось с физиологией. Зная о существовании сексуальных отношений между мужчиной и женщиной (я уже читал Мопассана), я считал оскорбительным для предмета своего интереса думать о нем с такими предположениями. Олег был первым, открывшим мне действительную природу любовных отношений и их значение в жизни.

          Он заразил меня интересом к окружающему миру - природе, городу, людям. На левом берегу Дона, в то время почти не застроенном, жила семья рыбаков, которых во времена коллективизации отец Олега спас от раскулачивания. Они разрешали нам безвозмездно пользоваться своей лодкой. На ней мы ходили вверх по течению кругом Зеленого острова, на котором размещались бахчи. Задобрив сторожа пачкой махорки, «от пуза» наедались арбузами, умело выбранными им на местах, наиболее открытых солнцу.

          Садились на трамвай и доезжали на нем до конца маршрута, обследуя окраины города и пригородные поселки. Рискованным занятием было путешествие на тормозных площадках товарных поездов, на которые следовало вскочить на ходу, когда перед семафором замедлялся ход поезда, и, также на ходу соскочить перед следующим семафором. Как мне в дальнейшем пригодился опыт, приобретенный в этих упражнениях! Несколько лет спустя, уже после окончания войны, мне пришлось добираться без билета в Москву из Баку, штурмуя на ходу проходящие пассажирские поезда.  

          Сам Ростов тоже вызывал наш неподдельный интерес. Южный портовый город, многонациональный и шумный, недаром его называют «Ростов-папа», по аналогии с «Одессой-мамой». Часть города, населенная армянами, даже называлась Нахичевань. На улицах и, особенно, на рынке, напоминавшем своими сутолокой и галдежом Одесский Привоз, торговали колоритные кавказцы в бешметах с газырями и огромными инкрустированными кинжалами. Свирепые на вид, они оказывались добродушными, и угощали нас, мальчишек, восточными сладостями – засахаренными орехами, сушеным инжиром.

           К сожалению, Олег чем-то не понравился моей тетушке, и мне было строжайше запрещено с ним встречаться. Этот запрет реально сказался лишь в том, что ему нельзя было приходить ко мне домой, вне дома никто не мог помешать мне дружить с ним. Для того, чтобы наша переписка не стала известна тетушке, которая считала своим долгом просматривать все мои тетради, Олег придумал специальный код-алфавит, при помощи которого мы переписывались во время моих довольно частых болезней.

          Среди моих ровесников считался обычным слегка приблатненный стиль отношений. В ходу были полублатные песни, вроде
          «На Богатяновском открылася пивная,

          Там собиралася компания блатная,

          Там были девушки Маруся, Роза, Рая

          И с ними парень Костя Шмаровоз….»

Есенинская «Ты жива еще, моя старушка…» также относилась к числу песен этого репертуара.

         В школе учился я средне, хотя, как утверждали учителя, был способен на большее. Был недисциплинирован и неусидчив, часто в дневнике появлялись замечания по поводу разговоров на уроках. Несмотря на такое поведение, в школе относились ко мне очень доброжелательно все, за исключением немки, которая требовала зазубривать переводы, от чего я принципиально отказывался.  Единственный предмет, по которому я всегда получал «отлично», реже - «хорошо», был русский язык и литература.

        Двойки и замечания о плохом поведении на уроках вызывали заслуженную реакцию тетушки. Но чем больше меня контролировали и ругали, тем меньше я проявлял усердия и дисциплины. Конфликт все больше обострялся. Постоянные напоминания о том, что у «такого отца такой сын», привели к возникновению в моей наивной голове дикой идеи: пойти в известное всему городу здание по адресу ул. Энгельса, 33, где помещалось ОГПУ, заявить о том, что мои родители репрессированы, и попросить определить меня в специальный детский дом. В какой-то газете я перед этим прочитал статью о том, что дети «врагов народа» не оставлены без внимания мудрыми «партией и правительством» и воспитываются в прекрасных условиях, получают отличное образование и совместно трудятся «на благо общества», так как товарищ Сталин сказал: «Сын за отца не отвечает».
И вот, после очередной нотации, я ушел. Однако, рассудив, что впереди еще много времени - целый день, я зашел в находящуюся неподалеку детскую библиотеку-читальню, попросил «Следопыт» Ф.Купера и стал читать. Как обычно, за книгой я не замечал времени и вдруг обнаружил, что на меня смотрит из полуоткрытой двери тетя Соня. Как она догадалась, где следует меня искать, не знаю, однако, вероятно, она знала меня больше, чем я предполагал. Трудно сказать, что было бы, если б она меня не нашла. Но знаю твердо, что по собственной инициативе я не вернулся бы домой.

     

* * *

          В стране тем временем продолжалась война кремлевских вождей с собственным народом. После завершения громких процессов Бухарина-Рыкова и их соратников, последовала серия «разоблачений» крупных военачальников, широко известных и популярных в народе героев гражданской войны Блюхера, Егорова, Тухачевского, Гамарника (застрелившегося в преддверии ареста) и других. В школе перед началом занятий нам предлагалось достать учебник истории и вырвать страницы, на которых упоминались фамилии лиц, отныне зачисленных в ряды врагов народа. Газеты пестрели объявлениями о переименованиях улиц, площадей и кинотеатров, ранее носивших имена секретарей крайкомов и членов ЦК ВКП(б). Плакаты известного карикатуриста Бориса Ефимова «Ежовы рукавицы» висели на стенах домов и в витринах магазинов. На них был изображен «верный сталинец» Ежов, сжимающий огромной рукавицей клубок извивающихся гадов с человечьими лицами. Впоследствии я узнал, что родной брат Б.Ефимова - Михаил Кольцов, известный своими репортажами из Испании, расстрелян, как враг народа. В романе Хемингуэя «О ком звонит колокол» он представлен одним из персонажей.

         Несмотря на внешние проявления «единства партии и народа» в виде единодушных голосований в поддержку ежовщины на всевозможных собраниях и митингах и в многочисленных резолюциях, публиковавшихся в печати, на самом деле такого единства не было и в помине. Свидетельством этому было отношение ко мне, «сыну врагов народа», в школе со стороны товарищей по классу и учителей. Ведь всем была известна судьба моих родителей, но ни разу никто об этом не упомянул. Только в седьмом классе, когда все стали вступать в комсомол, оказалось что мне дорога туда закрыта.

      В то время я начал осознавать несуразность положения, при котором существовали две правды жизни. Одна - для себя, обсуждавшаяся лишь в кругу родных или очень надежных близких друзей, правда о действительности, в которой постоянно происходили аресты и убийства ни в чем не повинных людей, непомерное восхваление кучки вождей, обладающих огромной властью. Другая, официальная, - для жизни вне стен дома. Газеты писали о всеобщем благоденствии и изобилии, а на самом деле становился все более ощутимым дефицит самых необходимых продуктов и промышленных товаров. На столе у Файкиных исчезло сливочное масло. До сих пор удивляюсь кулинарному искусству тети Сони. Она умудрялась делать котлеты, начиненные рисовой или пшенной кашей, покрытые тонким слоем мяса, из сушеной картошки она каким-то образом  делала  подобие жаркого.

          Выстраивались огромные очереди за тканями, обувью, бельем. К концу тридцатых годов не стало хватать хлеба, сахара. В нашем доме была булочная, в очередь за хлебом   туда меня иногда поднимали в 4-5 часов утра. Переминаясь, очередь ждала: привезут, или не привезут хлеб. Наконец, к общему облегчению, появлялась запряженная лошаденкой телега, на которой стоял деревянный ящик с надписью «ХЛЕБ». Теперь вся очередь задавалась вопросом: на сколько человек хватит привезенного хлеба. Тут же решался вопрос, сколько буханок давать в «одни руки».

          Появилась Сталинская Конституция, декларирующая свободу слова, собраний и демонстраций, всеобщие равные и прямые выборы в органы власти, и невозможно было не видеть и не замечать абсолютного несоответствия между этими правильными словами и тем, как они претворялись в действительности.
         Состоялись первые выборы в Верховный Совет. К 6 часам утра к открытию избирательных участков стекались толпы людей со знаменами и цветами, демонстрирующих праздничное настроение, оттого что предстояло «выбрать» одного депутата из одного кандидата. Мы с Олегом задавались вопросом: неужели все эти люди не понимают, что их заставили играть в какую-то бессмысленную игру?

    

* * *

 

         Эти обе правды существовали везде, они были частью той жизни. Мы в школе с воодушевлением пели «Широка страна моя родная», «Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей...». «Эх, хорошо в стране советской жить!», «Сталин - наша слава боевая, Сталин - нашей юности полет, с песнями, борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет» и другие бравурные песни, отлично понимая, насколько они фальшивы и как мало отражают реальную жизнь. Об обнищании пролетариата в капиталистических странах писали в газетах и книгах, однако, понятие «заграничное» было синонимом «наилучшее» применительно к любому товару. После оккупации стран Прибалтики и восточной Польши на улицах стали появляться люди, диковинно одетые в вещи, о существовании которых мы и не предполагали. Как рассказывали эти, побывавшие в «освобожденных» странах, люди, там пока еще не воцарились наши советские порядки, магазины были наполнены предметами одежды и продуктами, вполне доступными «обнищавшему»  пролетариату.

          Помимо борьбы с «внутренними классовыми врагами и агентами империализма», народ готовили к неизбежной предстоящей войне с германским и японским фашизмом. В детской литературе тех лет действовали германские и японские шпионы, которых разоблачали бдительные пионеры. В детских журналах «Пионер», «Костер», «Техника молодежи», «Знание-сила» и др. печатались с продолжениями из номера в номер приключенческие повести с сюжетами, основанными на будущей победоносной войне или подготовке к ней. Было не только необходимо, но и считалось весьма почетным заниматься в кружках по изучению военного дела, после сдачи зачетов в них вручались почетные значки ГТО («Готов к труду и обороне»), ГСО («Готов к санитарной обороне»), ПВХО («Противовоздушная и химическая оборона»), «Ворошиловский стрелок». Значки эти носили на груди, как ордена. Для школьников существовали аналогичные почетные знаки – БГТО и БГСО (Будь готов к труду и обороне, к санитарной обороне). Проводились военные игры и учебные воздушные тревоги. Шла массированная пропаганда превосходства советской науки и техники, широко освещалась военная доктрина перенесения, в случае нападения, военных действий на территорию противника, где он должен быть разгромлен молниеносным ударом. Кинофильм «Если завтра война» в наибольшей степени иллюстрировал эту пропагандистскую кампанию.

          С этим фильмом связан запомнившийся мне эпизод, характеризующий ироническое отношение ростовчан к окружающей действительности. Я был на демонстрации этого фильма в летнем открытом кинотеатре в городском парке культуры. В начале фильма на экране маршируют колонны пехоты, проносится кавалерия, идут танки и звучит бравурная песня:

                     Если завтра война, если враг нападет,

                     Если тёмная сила нагрянет,

                     Как один человек, весь Советский народ

                     За свободную Родину встанет.

                               Далее припев:

                     На земле, в небесах и на море….

Здесь во время краткой музыкальной паузы вдруг раздаётся чей-то громкий дискант: «В ТРУСАХ!». Сначала зал от неожиданности никак не отреагировал на это.

                     Наш напев и могуч и суров

                     (Продолжает звучать хор.)

                     Если завтра война, если завтра в поход,

                     Будь сегодня к походу готов

 «БЕЗ ТРУСОВ!»- снова звучит  дискант, на этот раз сопровождаемый хохотом зала.

         Зажигается свет, на освещенном экране не видно кадров фильма, вместо них мелькают какие-то тени, по залу пробегает одетый в белое дежурный милиционер: «Кто кричал? Кто хулиганит?» Зал продолжает шуметь, никто не отвечает на крик милиционера.

         Вновь гаснет свет, пленку несколько отмотали назад, продолжается песня:
                     И нигде на земле нету силы такой,

                    Чтобы нашу страну победила:

                    С нами Сталин родной и железной рукой

                    Нас к победе ведет Ворошилов!

                    На земле, в небесах и на море

Уже не один голос, целый хор восклицает: «В ТРУСАХ!»

              Наш напев и могуч и суров,

              Если завтра война, если завтра в поход,

                    Будь сегодня к походу готов

 «БЕЗ ТРУСОВ!» - подхватывает зал.

            Показ фильма далее уже не прерывали, показали до конца, несмотря на шум и хохот в зале.

            На следующий день об этом знал уже весь город. И пока в летнем кинотеатре продолжалась демонстрация этого фильма, песня звучала в совместном исполнении экрана и зала.

* * *

            Шла гражданская война в Испании. Всеобщие симпатии были на стороне испанских республиканцев. Газеты пестрели звучными названиями испанских городов: Мадрид и Теруэль, Валенсия и Толедо, Гвадалахара и Сарагоса; именами деятелей республики - Ларго Кабальеро, генерал Миаха, Долорес Ибаррури. Лозунг «No pasaran!» звучал, как бы на родном языке. Вошли в моду пилотки, подобные тем, что носили солдаты Испанской республики. На карте Испании, вырезанной из какого-то журнала, я отмечал линию обороны республиканцев. Вначале проходящая через окраины Мадрида, она откатилась южнее, победа республиканцев, поддерживаемых отрядами добровольцев из многих стран, казалась близкой. Но затем территория республики стала неумолимо сокращаться, вскоре она оказалась разрезанной на две части: Германия и Италия открыто вступили в конфликт на стороне режима Франко.

   После принятия Лигой Наций резолюции «О невмешательстве в дела Испании», были отозваны отряды добровольцев со всего мира, сражавшиеся в рядах республиканцев, однако Италия и Германия этой резолюции не подчинились. В результате, республика потерпела поражение, и в Испании на много лет утвердилась диктатура генерала Франко. Тысячи эмигрантов прибыли в СССР, появились детские дома для детей республиканцев, погибших в гражданской войне. Испанцы пережили в СССР Отечественную войну, в которой принимали активное участие. Только в конце 60-х годов они смогли вернуться на родину, благодаря амнистии, объявленной Франко.

    

* * *

      После кровопролитных конфликтов на озере Хасан и у реки Халхын-Гол отношения с Японией, к тому времени оккупировавшей Манчжурию, были уже на грани войны. Победы над японцами в этих конфликтах трактовались, как свидетельство явного превосходства нашего оружия, военного искусства и психологического превосходства наших бойцов - защитников Родины - над солдатами армий агрессоров, а также как свидетельство готовности к победе над потенциальным врагом, под которым весьма прозрачно подразумевалась фашистская Германия.

 Неизбежность предстоящей войны с Германией и ее союзниками – Италией и Японией осознавалась всеми. Гитлеровская Германия и ее союзники действовали все более агрессивно. Международное сообщество в лице Лиги Наций демонстрировало свою беспомощность в попытках остановить агрессоров с помощью осуждающих резолюций.

 Широкий отклик в обществе вызвал Чехословацкий кризис. Самоотверженная борьба президента Бенеша со все более ужесточавшимися требованиями Гитлера находила вполне искреннее сочувствие.

Как мне помнится (хотя не исключаю, что на самом деле было иначе), между СССР и Францией существовал договор о взаимопомощи, такой же договор имела с Францией и Чехословакия. Выходило, что если, в случае нападения Германии на Чехословакию, Франция вступит в войну на ее стороне, СССР будет действовать в союзе с Францией против Германии. Говорили, что СССР готов был к этому и согласовывал с Польшей возможность пропуска своих войск через ее территорию, так как общей границы с Чехословакией у нас не было. И якобы Польша отказала в этом. Но необходимость в таких действиях уже миновала, так как последовало общеизвестное Мюнхенское соглашение, которым Англия и Франция предоставили Гитлеру свободу действий в отношении Чехословакии. В газетах появились карикатуры Бориса Ефимова и Кукрыниксов на Чемберлена и Даладье, пресмыкающихся перед Гитлером.

Сначала была захвачена Судетская область Чехии, затем оккупирована вся страна.  Италия и Япония, образовавшие с Германией «Антикоминтерновский пакт» и военно-политический союз «Ось Рим-Берлин-Токио», также доказывали на деле свою агрессивность: Италия захватила Абиссинию и претендовала на захват Албании, Япония, создав марионеточную империю Мачжу-Го, постепенно расширяла свои владения в Китае.

В стране проходили собрания и митинги, на которых осуждалась агрессивная политика фашистской Германии и «стран оси» при попустительстве им стран англо-французского блока. На экранах шли фильмы, рассказывающие о зверствах фашизма. Почему-то особенно запомнился мне фильм «Профессор Мамлок», рассказывавший о преследовании евреев и пропаганде расового превосходства германской нации над «неарийскими», к числу которых, якобы, причислены и славянские народы. Неизбежность предстоящей большой войны становилась все более очевидной. Один из лучших довоенных кинофильмом «Три танкиста» уже открытым текстом говорил о войне с Японией: «…и летели навзничь самураи под напором стали и огня».

И вдруг, совершенно неожиданно и необъяснимо, вызвав всеобщее недоумение, появилось сообщение о переговорах с Германией, о заключении Пакта о ненападении. Отныне Германия объявлялась дружественной державой, а Англия и Франция – колониальные империалистические государства - врагами Германии, вынашивающими агрессивные устремления в отношении СССР. Мне запомнилась статья в одном из журналов, иллюстрированная картами, в которой подробно рассказывалось о формировании на территории Сирии, Ирака и Палестины мощной военной группировки под командованием французского генерала Вейгана, нацеленной на советское Закавказье.

Газеты и журналы за один день резко изменили тон: Германию уже не называли фашистской и вражеской страной.

В журнале «Техника молодежи» печаталась с продолжениями приключенческая  повесть, в которой действовали немецко-фашистские агенты и диверсанты, а мужественные молодые советские патриоты, рискуя жизнью, вступали с ними в противоборство. И вдруг, в следующем номере, в очередном продолжении повести немецко-фашистские агенты превратились в агентов врагов Германии, действовавших с целью подорвать дружбу советского и германского народов.

Я, как и все мои сверстники, был убежден в том, что Красная Армия, в свое время устоявшая перед интервенцией 14 государств, руководимая командирами, имеющими опыт гражданской войны, вооруженная современной военной техникой, способна устоять и перед агрессией Германии и Японии. Произошедший вдруг поворот на 180 градусов, когда те, кто только что считался злейшими врагами и агрессорами, превратились в друзей и миролюбцев, показался и мне неожиданным и совершенно непонятным.
             Возможно, так было только в моем кругу общения, но мне казалось, что армию в народе любили. Служба в армии представлялась почетной и, когда наступал срок очередного призыва, молодежь шла на призывные пункты, если и не очень охотно, то, все же, без неприязни. Может быть, я ошибаюсь, но теперь я думаю, что объяснялось это следующим: основную массу призывников составляли крестьяне, уровень образованности у них был крайне низок, в лучшем случае 3-4 класса сельской школы или курсы «Ликбеза». В армии они действительно многое узнавали, многому обучались. Возвращавшиеся из армии, одетые в новенькую форму, обладавшие приобретенной «выправкой», они сразу же резко выделялись на фоне своих земляков, и вызывали у будущих призывников желание быть на них похожими. Ну, а уж успех у прекрасного пола им был обеспечен.
            Иной, чем сейчас, была и общая атмосфера в армии. Отношения между командирами и рядовыми были более демократичными и уважительными. Несмотря на обычные трудности воинской службы, армия в те годы, оказывала большое воспитательное воздействие. Даже в первые годы войны среди массы мобилизованных всегда можно было узнать тех, кто начал свою службу еще в мирное время.

* * *

 

     Весной 1939 года я получил аттестат об окончании семилетней неполной средней школы (школы второй ступени, по терминологии тех лет) и подал заявление в Ростовский Индустриальный техникум. Мне хотелось поступить на Химическое отделение (в школе я полюбил химию), но, обнаружив, что на это отделение поступают только девицы, передумал, попросил перевести меня на отделение «ОМР», полное название «Холодная обработка металлов резанием и давлением».

Мой друг Олег Шиманович поступил в артиллерийскую спецшколу, учебное заведение, только что организованное в Ростове. Такие специальные школы (с артиллерийским и авиационным уклоном) в 1939 году были созданы во многих городах. Импозантная военная форма, воинская дисциплина, очень хорошо оборудованные учебные классы, специально подобранные лучшие учителя, введение в учебную программу расширенного курса математики и основ артиллерийского дела, все это сделало очень престижным поступление в спецшколу. Я несколько раз по приглашению Олега побывал в ней на вечерах встреч, видел экспонаты - артиллерийские орудия, панорамы местности, различные приборы управления огнем.

Несмотря на то, что мы с Олегом оказались в разных учебных заведениях, наша дружба не распалась. У Олега было собственное мнение обо всем, что происходило в стране и в мире. От него я впервые услышал о том, что «чистка» в армии привела к ее трагическому ослаблению накануне большой войны. Он, не таясь, высказывал мне свои смелые мысли, зная, что со мной может говорить обо всем, не рискуя быть преданным (в те годы почти в каждом собеседнике виделся потенциальный «стукач» или «сексот», как говорили в Ростове). Я же, под влиянием наших бесед пересмотрел многие свои взгляды на недавнюю историю нашей страны и на действительную цену советского строя.

 

                                                                                                       (Продолжение следует)