ГлавнаяО насАрхив вестникаАрхив новостейКонтактыАрхив вестника в PDF
3/2006 АРХИВ ВЕСТНИКА


Надежда цвета «джинс»

                                                                                Рассказ очевидца

          С чего начинается любая революция? Не с захвата телеграфа, мостов и почты. Она начинается с надежды на перемены, которые большинство народа связывает с политической силой, альтернативной существующему режиму. И, вполне понятно, что чем свирепее режим, тем сильнее желание у прогрессивной части населения от него избавиться. Но, с другой стороны, при таком строе и гораздо труднее пробудить в обществе стремление к реальному сопротивлению. На Украине поднять народ на восстание было гораздо легче, чем сделать то же самое, допустим, в Северной Корее.
          Лукашенковский режим держится на страхе и насилии. Но то, что произошло в Беларуси во второй половине марта, выбило, по крайней мере, одну из этих опор. И понятно, что на одном костыле он долго не простоит. Белорусский народ наконец-то преодолел страх, воспрял духом и поверил в свои силы. 

                                              Брестская крепость оппозиции

           В составе десанта из 12 активистов молодежного движения «Оборона» я 18 марта «вторгся» на территорию Беларуси в качестве журналиста-наблюдателя, за день до судьбоносных президентских выборов. Нас вместе с «коллегой» Ольгой распределили в город-герой Брест, где мы в полной мере могли ощутить себя подпольщиками-партизанами. Несмотря на наличие официальных удостоверений и командировочных путевок газеты «Правое дело», все наши передвижения по городу были строго засекречены. Мы поселились на конспиративной квартире. Общаться с кем-либо на большом расстоянии старались с помощью SMS-ок. Постоянно выявляли за собой гэбэшный «хвост». Меняли машины. В одно из своих посещений оппозиционного штаба обнаружили «наружку» (наружное наблюдение) и тут же разошлись из него в разные стороны.
           Такие меры предосторожности могут показаться чрезмерными только из спокойных европейских столиц. Для тех, кто хоть немного знаком с реалиями белорусской «стабильности и благоденствия», в этом нет ничего удивительного.
           Когда мы находились в штабе оппозиции, туда приходили наблюдатели с досрочного голосования. Рассказывали много интересного. Например, то, что, несмотря на активные протесты оппозиционеров, члены участковых избирательных комиссий, уносили с собой на обед урны с бюллетенями (18 марта УИК работали с 2-х часовым перерывом). Поэтому нет ничего удивительного в том, что при подсчете «предварительных» избирательных листов, поддержка Лукашенко зашкаливала за 90%. А ведь на предварительное голосование в добровольно-принудительном порядке удалось согнать без малого 30% избирателей.
Перед официальным днем очередного переизбрания Лукашенко президентом в Беларуси резко ухудшилась криминальная обстановка. И что самое интересное - именно в рядах оппозиции. Судя по официальным милицейским сводкам, сторонники Милинкевича и Козулина так и норовили повсюду материться, неправильно парковаться или развязывать драки в нетрезвом виде. Накануне выборов «джинсовые» хулиганы стали самыми желанными гостями в белорусских СИЗО. Для милиционеров вообще слова «оппозиционер» и «хулиган» стали синонимами. Только в славном городе Бресте 90 % сотрудников предвыборного штаба Милинкевича было посажено за мелкое хулиганство. Не многим лучше была ситуация и в других регионах Беларуси.
           Непосредственно перед нашей встречей с главой городского штаба объединенной демократической оппозиции, его также арестовали за нецензурную брань на четверо суток. Российских же «десантников» радушный прием сотрудников МВД и КГБ ждал уже по прибытии на железнодорожный вокзал. Только вот вместо цветов у них в руках был список с занятным названием: «Подозреваются в терроризме и участии в “Обороне”». То есть в глазах отважных белорусских спецслужб движение «Оборона» выросла аж до террористической организации. Список нежелательных персон, судя по всему, был составлен не без помощи ФСБ России. Теперь понятно, почему басаевцы с такой легкостью захватывают то «Норд-Ост», то бесланскую школу: ФСБ занято выявлением террористов в рядах российской оппозиции.
            В Гомеле по такому списку тут же депортировали четырех активистов «Обороны». Правда, они сошли с поезда «Гомель – Москва» на полдороге и тайно добрались до Минска. 19 марта все они были на оппозиционном митинге, что тоже требовало определенного мужества, ведь в случае их повторного задержания им грозил нешуточный срок отсидки. Два других оборонца едва избежали участи своих товарищей. Их арестовали в Гродно, но вскоре отпустили. Нас с Ольгой от подобной участи, видимо, спасло слишком раннее прибытие. Наш поезд приехал в Брест в 5.30 утра. Милиционеры, наверное, предпочли не прерывать свой крепкий сон на отлавливание «опасных» туристов.
          Так что наши единомышленники в Бресте настоятельно рекомендовали нам нигде не показывать свои журналистские удостоверения, по которым так успешно выявлялись «враги народа». В день выборов мы должны были проникать на избирательные участки под «крышей» единственного оставшегося на свободе в этом городе доверенного лица Милинкевича. Только в составе его свиты мы могли туда попасть и составить хоть какое-то представление о ходе голосования. Но 19 марта нам сообщили, что место в штабной машине хватило только для самого доверенного лица и для представителей миссии ОБСЕ, у оппозиции в Бресте осталась ко дню выборов только одна машина.
          Сидеть без дела мы с Ольгой не собирались и решили поехать в Минск, где планировалось провести митинг оппозиции. Минский вокзал кишел милиционерами и циклопического вида спецназовцами. Словом, не совсем спокойная обстановка царила вокруг нас в тот знаменательный день. 

                                                Майдан он и в Минске Майдан 
                                                            19 марта. Прорыв

                  К митингу оппозиции власти подготовились основательно. Запугивали и взрывами на площади, и приравниванием несанкционированных демонстрантов к террористам с применением к ним самых суровых мер наказания, вплоть до расстрела. Ничего не помогло. Несмотря на все страшилки, народ буквально валом валил на заготовленное режимом «лобное место». Все окрестности были запружены милицейской и военной спецтехникой (включая и те злополучные черные бронированные МАЗы, на которых нас 24 марта везли с Майдана в СИЗО). 
                                                                    Зайдя на единственный в Беларуси Остров свободы, мы быстро нашли своих, держащих в руках флаг «Обороны». Приветствия, объятия, радость бьет через край. Я достал свой легендарный российский стяг, побывавший на украинском Майдане и в Баку, во время попытки проведения там своей Оранжевой революции осенью 2005 года. Через мгновение мой героический флаг развивался над минским Майданом, накрепко прикрепленный к древку джинсовыми ленточками. Завидев российский триколор, к нам подходило много наших земляков и белорусов, которые тепло благодарили за поддержку и солидарность. Мы в ответ благодарили их за то, что они наконец-то проснулись после долгой спячки, и приглашали их к нам в Москву через два года, помогать нам отстаивать наше право на достойное и свободное существование.
           Оборонцы были не единственными представителями демократической России на этом митинге. Над площадью развивались также флаги партии «Яблока» и движения «Мы». С трибуны митинга выступил лидер СПС Никита Белых, а на следующий день – Владимир Рыжков.
           Наша группа из 8-ми человек с оборонским флагом выстроилась вдоль проспекта Незалежности, который проходит вдоль Октябрьской площади. По другую сторону дороги тоже встала живая стена. По проспекту ревущей рекой протекал поток машин, приветствуя демонстрантов гудками. Вся огромная Октябрьская площадь оказалась заполнена народом. И это вдохновляло на активные действия. 
           Выступивший на митинге Милинкевич призвал всех «остаться на площади до объявления официальных итогов выборов и вместе посмеяться». Его предложение встретили радостным гулом. Собственно это и была уже успешно опробованная в ходе ряда «бархатных» революций тактика: сторонники оппозиции собираются на одной из главных столичных площадей и не расходятся до выполнения своих требований. Именно этот принципиальный шаг способен превратить обычный митинг в народную бескровную революцию.
          Но в тот день все закончилось лишь шествием к площади Победы, где лидеры оппозиции возложили цветы к вечному огню, чтобы символически отметить свою победу на выборах и отдать дань памяти тем, кто отдал свои жизни за свободу Беларуси. 

                                                    Первая ночь. Романтика 

                                             

          Начало самого митинга не предвещало ничего экстраординарного. Разве что сценарий его проведения стал больше походить на организацию выступлений на киевском Майдане: речи политиков и представителей творческой элиты чередовались с национально-революционными песнями. Все протекало довольно буднично, пока значительная часть молодых демонстрантов не села на корточки и не принялась скандировать «За-ста-ем-ся!» (остаемся). Тогда Милинкевич с трибуны призвал всех приносить на площадь теплые вещи, еду и кофе в термосах. Вскоре кто-то (как позднее выяснилось, это была минчанка Даша со своими эстонскими друзьями) стал устанавливать палатку прямо среди митингующих. Не успели они ее смонтировать, как на палатку набросились разъяренные «товарищи в штатском» и утащили ее с собой вместе со спальником. Но это только раззадорило манифестантов. Тут же сделали живое кольцо оцепления, внутри которого демонстранты могли спокойно разбивать палаточный городок.
           После этого на трибуну поднялся активист Оранжевой революции из Украины, который произнес короткую, но пламенную речь. «Сейчас на этой площади мы установили три палатки. Я призываю всех минчан и белорусов приходить сюда с палатками и одеялами. Мы основываем палаточный городок и будем стоять здесь до победы! Да?» «Да-а-а-а-а!», - ответили тысячи голосов. «Кто ваш президент?» - «Ми-лин-ке-вич!».
          Вид палаток оппозиции в самом центре Минска буквально окрылил и вдохновил всех присутствующих. «Верим, можем, пераможем (победим)!», - уверенно разносилось над площадью. Казалось, что мы находимся в начале стихийного протеста, который неизбежно будет разрастаться и сметет архаичный режим Лукашенко. Но Батька, в отличие от Кучмы, не собирался отпускать на самотек революционную стихию. То, что оппозиционные митинги не разгонялись, лишь создавало видимость того, что Лука безукоснительно соблюдает право на свободу собраний и шествий и смотрит сквозь пальцы на открытый бунт своих подданных.
          Чуть вдалеке от минского Майдана по всему периметру стоял спецназ и отлавливал всех, кто выходил с Октябрьской площади, или пытался туда пронести еду, вещи, палатки, или просто пройти на территорию, свободную от диктата Батьки.
          Позднее мой сокамерник Самвел Сагателян (19-летний гражданин России армянского происхождения, который с 1993 года живет и учится в Беларуси) рассказывал, как вышел с Майдана в 2 часа ночи погреться и попить чаю в работавшем недалеко штабе Белорусского народного фронта (БНФ). Но только стоило ему с товарищем удалиться из вида митингующих, как их подозвал ОМОНовец. Первым делом он потребовал отключить мобильные телефоны. Потом затолкал в автобус, где уже находилось несколько их товарищей по несчастью. Самвела с другом сразу положили на пол лицом вниз. Часа через два оппозиционеры уже лежали на полу в три слоя. За малейшую попытку пошевелится их нещадно били дубинками и ногами, несмотря на то, что у многих затекали конечности и они просили разрешения хотя бы сесть. Само собой в туалет их тоже не выводили. Так что нижнему слою ребят приходилось лежать в луже известного цвета и запаха.
           Ближе к ночи народу на Майдане заметно поубавилось. Образовалось два центра белорусского Майдана. Один – у колонок с генератором и «Колоколом свободы». Там несли вахту лидеры оппозиции Милинкевич с Козулиным и их ближайшее окружение. Второй – в палаточном городке. Каждый час Милинкевич подходил к палаткам, разговаривал со своими замерзающими сторонниками, подбадривал их. В один из таких заходов он подошел прямо к нашему оборонскому десанту. Мы в это время распевали гимн Оранжевой революции «Разом нас богато!» и что есть сил прыгали в такт песни, пытаясь согреться. «О, правильно делаете, ребята, - одобрил наши действия народный президент, - надо прыгать», - и сам стал подпрыгивать в нашем тесном кружке. Потом он пошел дальше, а я сказал: «Ну вот, теперь в Москве будем рассказывать, что прыгали вместе с Милинкевичем». В ту ночь лидеры оппозиции были как никогда близки к народу.
          После 11 вечера музыку из колонок отключили. Милиционеры напомнили организаторам митинга, что для громкой музыки существует «час икс». С трибуны сказали: «Мы, в отличие от Лукашенко, соблюдаем законы Беларуси». После этого жители палаточного городка стали петь под гитару. Как ни странно, пели в основном репертуар российских исполнителей: Цоя, Шевчука, Кинчева и др. Все как в походе, только вот костра не было. Вместо него в центре «поляны», окруженной несколькими палатками, горели свечи перед большой иконой. Периодически в мегафон читали молитву, которую многие повторяли.
          Для согрева устроили международные соревнования: забег с национальными флагами вокруг оцепления Майдана. Первым с российским стягом бежал активист «Обороны». Мы из оцепления кричали ему: «Россия, поднажми!»
          На белорусском Майдане со своими флагами находилось и несколько украинцев, грузин, поляков. Были флаги Литвы, Эстонии, Норвегии, Армении, Азербайджана. Многие «иноземцы» приходили без флагов, но со своей поддержкой, солидарностью, со своим открытым сердцем и душевным теплом. И, как ни странно, это тепло согревало нас в далеко не весенние -13 С, придавало сил и мужества. Почти каждый час сообщали о продвижении в нашу сторону военной автоколонны. Перед нашим участком оцепления телевизионщики выставили 4 видеокамеры в ожидании эффектной картинки. Решающего штурма ждали в 3 часа ночи (кстати, в день зачистки Октябрьской площади спецназ приехал ровно в 3). Все мужчины встали в оцепление. Нам сказали, что самое главное – выдержать психологическое давление ОМОНа. «Они встанут в ряд, постучат дубинками по щитам, попугают и уйдут», - заверяли нас, главное - выстоять.
          И мы выстояли. Выстояли, несмотря на проникающий холод (никто ведь не рассчитывал оставаться на ночь, и все были одеты легко). Несмотря на минимум еды и питья. Несмотря на сон, который валил с ног. Несмотря на страх перед неминуемым арестом, исключением из ВУЗа, увольнением с работы. Несмотря на вполне вероятную угрозу здоровью и жизни.
И, вот, наконец, мы встретили долгожданный рассвет. Над Майданом взошло солнце свободы, которое мы приветствовали скандированием «Ра-нок!» (утро). Те, кто провел эту, наверное, самую тревожную, но и одновременно может самую романтическую ночь в своей жизни, не забудут ее никогда, уверен, что еще и внукам будут рассказывать.
          Но на этом наши испытания не закончились. С рассветом на Октябрьскую площадь двинулась уборочная техника. Тракторы и бульдозеры стали затягивать круги у палаточного городка. В кабинах тракторов, видимо для уверенности, нередко сидели по двое «чистильщиков». Приблизившись вплотную к оцеплению Майдана, спецтехника описала еще несколько кругов, и, убедившись в том, что демонстранты не собираются сдавать своих позиций, обдала их клубами пыли и удалилась. Уборку мы провели своими силами. Попытка «уборочного» штурма провалилась. Все ночи противостояния на Майдане была образцовая чистота.
           С речью выступил Милинкевич, который поблагодарил всех за стойкость и мужество, призвал стоять то победы, до назначения даты новых президентских выборов без участия Лукашенко. Майдан на это ответил одобрительным гулом и выкриками «Ми-лин-ке-вич!» и «За-ста-ем-ся!». К слову сказать, Козулин тоже иногда заходил в палаточный городок, но при этом общался он в основном с журналистами, а не с его обитателями.
          Итак, белорусский Майдан, которого так ждал весь цивилизованный мир, и которого так боялся Лукашенко – состоялся! Белорусы начали подниматься с колен! Весь мир узнал, что в Беларуси есть свободные люди, готовые пожертвовать собой ради освобождения своих сограждан. Миф о тотальной покорности белорусов и о невозможности сколько-нибудь существенного протеста в стране Лукашенко растаял на наших глазах вместе с ночной мглой.
          Начал ходить автобус №100, который останавливался как раз напротив палаточного городка. Каждый автобус встречали криками «Сот-ка!», «Сот-ка!» и «До-лу-чай-тесь!» (присоединяйтесь). С каждой остановкой автобуса, когда из него начинали выходить люди, ближайший к остановке участок оцепления приседал так, чтобы были видны палатки. Кто-то следовал этому призыву, кто-то равнодушно проходил мимо. Вскоре наша оборонская группа на «сотке» поехала отсыпаться, чтобы набраться сил для следующей бессонной ночи. 

                                                        Вторая ночь. Организация 

                             
         

           Вечером в палаточный городок пришли послы западных стран, как бы подчеркивая, что именно Майдан является частью цивилизованного мира в пока еще диктаторской Беларуси.
          Вечерний митинг принес неожиданный раскол в рядах оппозиции. Козулин появился в палаточном городке около 7 вечера. Он заявил журналистам, что есть несколько вариантов развития ситуации. Единую тактику оппозиции он обещал выработать вместе с Милинкевичем. Два вождя Джинсовой революции стали вести переговоры прямо у колонки, откуда громко играла музыка, видимо для того, чтобы ни журналисты, ни спецслужбы не смогли услышать их разговор. Минут через 15, выступая на митинге, Козулин призвал всех собравшихся на Майдане разойтись, так как по его «абсолютно достоверным данным», палаточный городок в эту ночь будет сметен спецназом. Возможны жертвы. Все собравшиеся ответили на это дружным скандированием: «Гань-ба!» (позор) и «За-ста-ем-ся!» Рейтинг Козулина среди обитателей палаточного городка рухнул буквально на глазах.
          После него выступил Милинкевич, заявивший, что на площади необходимо оставаться до полного выполнения своих требований, то есть до назначения даты новых президентских выборов с новым составом Центризберкома и без участия Лукашенко, а также освобождения всех белорусских политзаключенных. Сам лидер объединенной оппозиции обещал остаться на Майдане. Народ приободрился и начал скандировать: «Ми-лин-ке-вич!»
          Козулин был с позором изгнан из палаточного городка, и больше там не появлялся.
          На второй день в палаточном городке появилось больше самоорганизации. За каждый участок внутреннего и наружного оцеплений стали отвечать «командиры квадратов». Комиссаром, неформальным лидером и всеобщей любимицей стала Кристина, двоюродная сестра покойного Дмитрия Завадского. По известным причинам у нее, помимо идеологических, были и личные счеты с Лукашенко и его режимом.
          Были четко распределены обязанности. Парни стоят в оцеплении и отвечают за безопасность лагеря, девушки – за их снабжение едой, питьем и теплой одеждой. Кухня работала как конвейер. Еды принесли столько, что с трибуны просили минчан не приносить больше ничего съестного, пока не съели то, что есть. На следующий день появился даже мангал с шампурами, и девушки могли готовить горячий чай самостоятельно, поставив на шампуры чайник. Две палатки были отведены под спальники и теплые вещи. В интернете постоянно обновлялись списки того, что надо и что не надо приносить в палаточный городок. Точно так же, как и во время Оранжевой революции на Украине.
          Вообще, сходство двух Майданов - Киевского и Минского – было практически стопроцентным. Только масштаб белорусского Майдана равнялся 1:5, ведь население Украины около 50-ти миллионов, а Беларуси – 10 миллионов жителей. Кроме того, надо сделать поправку на тотальную блокаду Минского Майдана, причем еще на подступах к самой Беларуси: с поездов ссаживали всех подозрительных грузин и украинцев, тотальный контроль был и на границе с Польшей. В аэропорту тоже особо не церемонились, разворачивая обратно всех подозрительных туристов. Не будь всего этого, сравнение масштабности Минского и Киевского Майданов были бы вполне сопоставимы.
          Но несмотря на все эти контрреволюционные меры Остров свободы продолжал жить и развиваться. Надежда Лукашенко на то, что люди на Октябрьской площади померзнут и разойдутся – не оправдалась.
          Еще один показатель, роднящий белорусский и украинский Майданы – возвращение к национальным истокам и родной речи. Как белорусам, так и украинцам, очевидно, надоело быть «недорусскими». Они давно созрели для того, чтобы заявить о себе, как о полноценных нациях, со своим языком и культурой. На Майданах преимущественно говорили и пели на родном языке. С этого начиналась и «поющая» революция в перестроечной Эстонии, и практически все национально-освободительные революции. «Во мне проснулся белорус», - сказал мне сосед по оцеплению в ответ на мой вопрос, почему он в последние дни перешел в общении с русского языка на белорусский. 
         Утром, наслушавшись рассказов об охоте ОМОНовцев за расходящимися с Майдана бунтарями, мы решили продвигаться к ближайшему метро в группе единомышленников. По пути к метро остановились у гигантского телеэкрана, посмотреть, как нас представляет белорусский агитпроп. Там как раз показывали выпуск новостей БТ. Пошел сюжет про жизнь палаточного городка. Зловещий голос ведущего комментировал «страшные кадры», демонстрирующие продажность и морально–нравственную деградацию «отморозков» с Майдана. Показывали горы пустых бутылок из-под алкогольных напитков, которые якобы были изъяты у «молодчиков», посмевших поднять свой голос против Батьки. «Отделение милиции стало похоже на отделение вино-водочного завода», - вещал комментатор. В качестве подтверждения показали американского журналиста, у которого за спиной был рюкзак с… палаткой. Показали кадры оперативной видеосъемки, на которых один мужчина, в стороне от палаточного лагеря, передавал другому деньги. Голос ведущего пояснял: «Каждому, пришедшему на Октябрьскую площадь, выплачивалось по 20 тысяч белорусских рублей» (около $10). Весь сюжет прошел под такой гомерический хохот подтянувшихся манифестантов, что нас, наверное, было слышно в президентской резиденции, находящейся напротив Майдана.
         Группой человек в 20, в приподнятом настроении, мы двинулись к метро «Октябрьская». Рядом с нами было два входа в метро. При этом по напряженным переговорам по рациям людей в штатском было понятно, что они собирают силы для глобального «хапуна». Когда мы уже спускались в метро, за нами по лестнице погналась группа спецназовцев. Уже у самих турникетов они настигли нас и стали хватать и тащить в отделение.
          У меня милиционер «всего лишь» отобрал паспорт и сказал, что мне его вернут после уплаты штрафа за нарушение правил регистрации. Хотя он и видел мои железнодорожные билеты, подтверждающие, что никаких правил регистрации я не нарушал. Но надо же было ему меня хоть как-то наказать. 

                                                      Третья ночь. Провокации

          В этот раз на Майдане нас, россиян - оборонцев, было трое. Оля простудилась, трое «региональщиков» уехали в Москву. Остались я, Олег и Коля. Мы водрузили российские стяги, присланные накануне из Москвы, на спиннинги и встали в оцепление. Эта ночь, по-моему, побила все рекорды по количеству провокаций. Странные личности в штатском постоянно атаковали оцепление, пытаясь затеять драку. Но нам было строжайше запрещено словами или действиями как-либо реагировать на их выпады. Даже если кого-нибудь били по лицу, он должен был молча терпеть или уступать место в оцеплении другому, ведь любая драка могла спровоцировать разгон палаточного городка. При этом милиционеры, топтавшиеся около Майдана, хранили воистину олимпийское спокойствие. Один мужик пытался под съемку журналистов с БТ пронести в палаточный городок 6 бутылок шампанского, но был встречен дружным скандированием «Пьянству бой!». Надо сказать, что с первого же дня основания Майдана распитие любых спиртных напитков было строжайше запрещено, равно как и появление внутри Майдана лиц в нетрезвом состоянии. Не менее строгое табу существовало и на взятие каких-либо денег.
          Редактор новостей с БТ изображал пьяного, ложился перед видеокамерой своего телеканала на строй оцепления, пытаясь спровоцировать хоть какую-то потасовку. Но все его усилия оказались напрасны.
          Вечером 21 марта к Майдану подошел мужчина с замотанным шарфом лицом. Он объяснил свою конспирацию тем, что является бывшим спецназовцем, и заговорщическим тоном сказал: «Ребята я знаю, что такое спецназ, который вас будет штурмовать. Поэтому я сейчас принесу палки и арматуру, чтобы вы смогли его достойно встретить». Ему тут же ответили: «Не надо нам никакой арматуры! У нас мирная акция. Это провокатор». «Замотанный» товарищ тут же растворился в толпе.
         Давлению со стороны всевозможных силовых структур подвергались не только обитатели палаточного городка. Мы стояли в первом внешнем ряду оцепления лицом к проспекту Незалежности, и нам было хорошо видно, как все машины, водители которых в знак солидарности сигналили, проезжая мимо Майдана, останавливались гаишником, стоявшим чуть поодаль. Те, кто при задержании вел себя тихо, отделывались традиционной взяткой. Тех же, кто не осознавал всей «тяжести» своего проступка и вступал в пререкания с бдительным блюстителем тишины, завозили в арку ближайшего дома, где с ними работал спецназ.
          В эту ночь у палаточного городка появилось более менее сносное освещение. Минчане принесли массу разнообразных фонариков и свечей. Часть свечей держали в руках, часть укрепили вокруг оцепления. 

                                                     Четвертая ночь. Ликвидация 

                                            
          

             На этот раз, к нашему удивлению, мы с Олегом прошли на площадь абсолютно беспрепятственно, чего нельзя было сказать о тех, кто пытался что-то пронести на Майдан. Парня, который в тот вечер отважился взять с собой пару столь необходимых в той ситуации биотуалетов (уборную в первую же ночь сделали из открытого канализационного люка, над которым установили палатку), ОМОНовец настиг у самого оцепления и одним ударом по голове сбил с ног. Потом он стал избивать его ногами по почкам. Парня еле отбили и отволокли в палаточный городок вместе с ценным грузом. Он пришел в себя только через пару часов.
           В ту ночь все обитатели палаточного городка стали свидетелями довольно символической картины. Сначала над Майданом пролетела группа белых голубей. А некоторое время спустя со стороны президентской резиденции на Октябрьскую площадь двинулась стая ворон. Многими это было расценено как недоброе предзнаменование.
          Из восьми человек нашего десанта «Обороны» к последней ночи Майдана остались только мы с Олегом. Для нашего немногочисленного «посольства» на белорусском Майдане выделили отдельную палатку старой туристической модификации, в форме буквы «Л». С обеих сторон укрепили по спиннингу с российским флагом. Третий флаг я набросил себе на плечи. Сбоку палатки наклеили скотчем два плакатика. На одном из них я пафосно написал синим маркером: «За вашу и нашу свободу» и помельче по-белорусски: «Разам нас багата» (Вместе нас много). Олег написал просто и незатейливо: «”Отморозки” из России за свободную Беларусь». Получилось очень даже симпатичное альтернативное посольство России в Беларуси. Жаль только, простоять ему было суждено совсем недолго. Ближе к трем часам ночи практически всех журналистов с Майдана оттеснили на оцепленный милицией пятачок междуподземным переходом и проспектом Незалежности.
          Стало ясно, что сейчас что-то начнется. С трибуны попросили хоть одного журналиста с видеокамерой пройти внутрь оцепления, но никто так и не пришел. Но зато, как я узнал позже, из островка безопасности на Островок свободы перешел журналист Александр Подрабинек со своим профессиональным фотоаппаратом. Он предпочел разделить участь оппозиционеров наблюдению со стороны и отсидел с нами 15 суток в окрестинском СИЗО.
          В три часа ночи началась операция по зачистке Майдана. Палаточный городок по периметру окружили черные МАЗы. Из каждого вышло несколько спецназовцев, в черном облачении «робокопов». По громкоговорителю начали объявлять: «Ваш митинг несанкционирован. Ваше нахождение здесь незаконно. У вас есть 5 минут, чтобы беспрепятственно покинуть площадь, в противном случае вы будете задержаны и подвергнуты аресту». Но вместо того, чтобы разойтись, все встали в оцепление, сцепившись друг с другом руками в локтях, потом все дружно сели на асфальт и стали скандировать «Милиция с народом!» Тем самым мы до конца отстаивали свой принцип ненасильственного сопротивления и демонстрировали, что агрессия исходит только с одной стороны.
          С площади ушло лишь несколько сотрудников спецслужб, внедренных в палаточный городок, чтобы под видом оппозиционеров наблюдать за Майданом изнутри. Один из них сбросил с себя опостылевший ему бело-красно-белый флаг и, плюнув на него, потоптал ногами, а потом стал помогать спецназу затаскивать бунтарей в милицейский фургон.
          С трибуны к ОМОНовцам с умиротворяющей речью обращалась женщина: «Подумайте о своих матерях, о своем доме! У нас с вами одна Родина! Нам жить вместе, не надо нас бить!» Но к мордобитию у ОМОНовцев был индивидуальный подход. Меня, например, просто выдернули за руку и затолкали в грузовик. Кого-то били по рукам дубинкой, чтобы разорвать цепочку. Особенно доставалось тем, кто упорно сопротивлялся или ложился плашмя на асфальт. Таких приходилось брать за руки-за ноги и затаскивать на руках в МАЗ. Особо «идейные» ОМОНовцы дубасили всех подряд, что было мочи. Потом, в СИЗО, мне на глаза то и дело попадались майдановцы с ссадинами на лице, со свежими шрамами. У одного из них я увидел рассеченный ровно посредине лоб, от волос до переносицы. Корреспонденту газеты «The Wall Street Journal» Алану Каллисону при задержании с   ломали руку и два ребра.
          Тот, кто планировал разгон палаточного городка, явно не рассчитывал на такое большое количество задержанных. Спецфургоны были забиты до отказа. ОМОНовцы даже разрешили открыть люк и все окна – дышать было нечем. Как только за нами закрыли двери МАЗа, почти все, как по команде (возможно инстинктивно, возможно для снятия стресса и агрессии у спецназовцев, или для самоуспокоения) начали петь молитву. Помолившись и убедившись, что никто не собирается их избивать, оппозиционеры начали приходить в себя. Первым делом взялись за мобильники, начали сообщать родным и друзьям о своем аресте. Один парень дозвонился до известного белорусского писателя, сторонника оппозиции. И все стали называть свои имена, фамилии и места жительства, для составления списка задержанных. Я сообщил про себя и Олега Козловского. Олег в это время позвонил на «Эхо Москвы» и рассказал обо всем случившемся подробнее. 

                                                        Окрестинский централ

          По прибытии в СИЗО на улице Окрестина всех, кто был в машине, сначала построили на улице вдоль стены, во дворе, в два ряда. Через 20 минут нас уже выстроили лицом к стене на втором этаже здания. Велели снять ремни, шнурки и шарфы.
          Сотрудники СИЗО долго ходили по зданию с круглыми глазами. Не могли представить, как они справятся с оформлением такого количества народа. К «бумаготворчеству» был привлечен весь штатный состав СИЗО и все участвовавшие в спецоперации ОМОНовцы. Потом менты жаловались своему начальству, что у них получился 28-часовой рабочий день, а во время отсидки оппозиционеров к их охране даже привлекли гаишников, которые отличались крайне агрессивным поведением (наверное, из-за того, что терпели немалые убытки в отрыве от дорожной кормушки). Последних манифестантов привели с улицы днем, их пол дня держали без движения стоящими на морозе -8. Нам повезло больше, так как нас взяли на Майдане в числе первых (мы сидели ближе всех к проспекту) и в числе первых привезли в СИЗО.
          Для оформления прибывших заключенных на несколько человек выделяли одного спецназовца из тех, кто нас зачищал на площади. Все рапорты на задержанных были одинаковы: «Принимал активное участие в несанкционированном митинге, скандировал антигосударственные лозунги «Живе (так, по-русски, было в тексте) Беларусь», «Долой Лукашенко» и т.д.
         Все бумаги окончательно оформили лишь к вечеру. Пришел черед размещать нас по камерам. Иностранцев отсортировали отдельно, а на нас с Олегом Козловским завели дополнительные протоколы, за нарушение правил регистрации.
          Обстановка в камере оказалась спартанской. Размером она была где-то метров 3 на 6. Справа от двери находился сортир типа «параша»: на небольшой возвышенности красовалась дыра в канализацию, обрамленная местом для ног. Никаких «архитектурных излишеств» вроде кабинки с унитазом не было и в помине. Параша отделена от умывальника с ледяной водой небольшой перегородкой высотой метра полтора. В центре камеры - большая деревянная лежанка. Ни матрасов, ни одеял на ней не было. На ней мы и спали вповалку, укутавшись в свои куртки. Экстрима нам добавляло и то, что в поистине зимнюю погоду у нас не закрывалось до конца окно. В итоге, практически все простудились.
          Компания в нашей камере подобралась прекрасная! Первыми обитателями стали мы с Олегом, украинец Паша и поляк Мариуш Машкевич. Потом была некоторая ротация. В субботу вечером, 25 марта, привели Павла Шеремета (его освободили днем, 27 марта). 24 марта к нам на одну ночь подселили украинца Артура. 29 Мариуш ушел в госпиталь на обследование (в день освобождения он под предлогом того, что ему надо забрать свои вещи, пришел с нами попрощаться). Вместо него, привели гражданина РФ Сергея Баранова, получившего 10 суток за то, что он проходил мимо Октябрьской площади с колбасой. С 28 марта по 3 апреля с нами сидел Самвел Сагателян. С 27 марта и до конца срока с нами был представитель славной диссидентской династии и главный редактор правозащитного информационного агентства «ПРИМА-news» Александр Подрабинек.
          27 марта нас повезли в суд. Я просил адвоката, говорил, что был на Октябрьской площади в качестве наблюдателя-журналиста и антигосударственных лозунгов не выкрикивал. Но у них было уже все заранее расписано. Суд больше походил на конвейер. Всем моим сокамерникам, как и мне, вкатили «на полную катушку» - по 15 суток административного ареста. Мариушу не помог ни адвокат, ни вызов двух свидетелей спецназовцев, которые его задерживали. Несколько часов нас вчетвером продержали в маленькой камере, размером 1,5 на 1,5 м., с цементной лавкой.
          До суда нам было запрещено давать передачи, и выручали только «посылки» польского консула, которые он передавал Мариушу каждый день. Потом передачи нам носили часто. Их передавали как отдельные граждане, так и организации: оппозиционные, правозащитные, журналистские.
          Украинский консул встречался со своими согражданами раз пять. Выражал свою поддержку, рассказывал новости о реакции на Украине и в мире на их задержание. МИД Украины выступил со специальным заявлением по этому поводу. Консул принес всем арестантам заключение американской международной правозащитной организации о неправомерности их задержания. Наш же консул в день задержания встретился с Олегом (про других арестованных граждан РФ он на тот момент вообще не знал). Олегу было сказано, что он нарушил законы РБ и потому не может рассчитывать на какое-либо заступничество или поддержку со стороны официальной России. При этом он абсолютно ничего не передал российским заключенным, даже зубную щетку. Через несколько дней консул встретился со мной и Подрабинеком. Оказалось, что он работал в якутском лагере, когда там сидел Саша Подрабинек по политической статье. Мне консул передал, что мой отец звонил в посольство и интересовался моим здоровьем. Тут надо сказать, что я заболел бронхитом, но отказался от госпитализации. На встрече с консулом я его попросил передать отцу, что со мной уже все в порядке. А консулу сказал, что на самом деле мне нужны лекарства от бронхита, одеяло, зубная щетка, газеты, и что-нибудь из еды. Консул поинтересовался, почему я отказался от госпитализации. Я развел руками и говорю: «А как же я такую хорошую компанию оставлю». На что начальник СИЗО сказал: «Ну и правильно сделали, что отказались от госпитализации, потому что время проведения в госпитале не засчитывается в срок ареста. Вы бы и компанию потеряли, и срок себе продлили».
          7 апреля, в последний день заключения, нас повезли на «видеодактиллоскопическую экспертизу». Подвели к стене со шкалой роста и сняли каждого на видео со всех сторон, для своей картотеки. Затем взяли отпечатки пальцев и ладоней рук.
          Просто так нас отпускать не хотели. Чтобы мы в ближайшее время не портили Батьке настроение своим присутствием и не подорвали, ненароком, основы государственного строя, нам запретили въезд в РБ на год. Сначала нам пообещали дать два дня на добровольную депортацию, в обмен на покупку билетов за свой счет. Потом, в 1 час ночи 8 апреля, (а по постановлению суда нас должны были отпустить в 3 часа ночи) к нам в СИЗО ввалились два офицера МВД. Лица у них были помятые – видно было, что их недавно по тревоге вынули из теплых постелей. Они нам сразу официально заявили, что в связи с изменившимися обстоятельствами нас высылают немедленно, ближайшим же поездом. Нам не дадут даже заехать за личными вещами, которые мы оставили в квартире знакомых. Тут я не выдержал и сказал: «Вы же обещали, что у нас будет два дня на выезд из Минска!» На это сотрудник МВД ответил: «Ну что, еще 7 суток захотели посидеть?»
          Нас погрузили в иномарку на территории изолятора, во избежание несанкционированных контактов с прессой. Под покровом ночи мы поехали в паспортно-визовую контору. Поначалу сопровождавший нас милиционер нервничал и не давал разговаривать по мобильному, но потом ничего - привык. Но вдоволь мы смогли поговорить только в паспортном столе, когда нас с Олегом оставили вдвоем в пустом просторном холе второго этажа. Созвонились с оборонцами, которые весь день нас разыскивали, навьюченные нашим багажом. Договорились встретиться на вокзале. Я поговорил со своей женой Яной, которая за время моей отсидки завалила российский МИД, Администрацию президента и наше посольство в Беларуси обращениями с требованием моего скорейшего освобождения. Она одна сделала для моего вызволения из «лукашенковских казематов» больше, чем все российские официальные структуры вместе взятые. Не менее активно боролись за освобождение россиян и активисты «Обороны», которые чуть ли не каждый день пикетировали МИД или белорусские представительства в Москве, Екатеринбурге, Мурманске и других городах России. Немало сделал Павел Шеремет, который поднял информационную волну в СМИ по поводу реальных условий нашего содержания в окрестинском СИЗО и прелестей «особого пути» к демократии по-белорусски.
          Нам вернули паспорта, и в сопровождении 4 офицеров МВД мы поехали на вокзал, где нас уже ждали друзья из «Обороны» и белорусские оппозиционеры. Нам с Олегом вручили по гвоздике, перевязанной джинсовой ленточкой. Мы купили билеты, и МВДшники сделали с них копии.
          В Москве нас встретили как героев, по высшему разряду. Среди встречающих был депутат Мосгордумы от СПС Иван Новицкий, который возглавлял список объединенных демократов на московских выборах, человек 20 оборонцев, ну и конечно наши с Олегом родственники. Шампанское лилось рекой, мне и Олегу вручили охапку красных и белых гвоздик, воздушные шарики, разве что оркестра не хватало.

          На белорусском Майдане, в том числе и руками россиян, была написана первая страница истории свободной и демократической Беларуси. Все вместе мы сделали реальным начало конца лукашенковского режима.

Эдуард Глезин

ГлавнаяО насАрхив вестникаАрхив новостейКонтактыАрхив вестника в PDF


Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100