Говорят: «Кто начал - половину сделал».

          В последнее время из нашей памяти стираются исторические события двадцатилетней давности, принесшие те самые права и свободы, которые сейчас воспринимаются как данность, как нечто само собой разумеющееся. Одним из таких поворотных, знаковых событий без сомнения является освобождение из горьковской ссылки Андрея Дмитриевича Сахарова.

 

          Новый руководитель страны Советов уже в день своего утверждения на заседании Политбюро изрек ставшую знаменитой фразу: «Так дальше жить нельзя». Молодой генсек явно не торопился становиться в один исторический ряд со своими предшественниками. Он не обвешивал себя орденами, не допускал славословия в свой адрес, регулярно спускался с кремлевского Олимпа в гущу «народных масс». Через месяц после своего «воцарения» Горбачев заявляет в Ленинграде: «Всем нам предстоит перестроиться. Всем - от рабочего до министра!»

          Но на долю новорожденной перестройки выпали далеко не детские испытания: чернобыльская катастрофа, трагедия теплохода «Адмирал Нахимов», столкновения поездов, наводнения, землетрясения, националистические выступления в Якутии и Казахстане и т. п. Но, тем не менее, страна медленно, но верно продвигалась по пути преобразований. Уже прошли «переломные» апрельский пленум ЦК КПСС и XXVII съезд КПСС. В ноябре 1985 состоялась Женевская встреча Горбачева и Рейгана. В августе 1986-го Михаил Сергеевич официально объявляет о начале вывода войск из Афганистана. Прекращаются работы по переброске северных рек в южные пустыни. Отшумели нешуточные страсти на всесоюзном съезде писателей, а на съезде кинематографистов происходит «самовольная» смена всего руководства их Союза, его новым председателем избирается «смутьян» Элем Климов. На широкие экраны выходит фильм «Покаяние». Прокладываются телемосты «СССР – США». Возобновляется сатирическая передача КВН. Строптивому Каспарову «разрешают» стать чемпионом мира по шахматам, а легендарному Андрею Макаревичу - выступать на московской сцене и выпускать свои пластинки. Прекращают глушение «вражеских голосов» «Радио Свободы» и «Би-би-си». Народ (и особенно его «прослойка») постепенно начинает хмелеть. Но не от зеленого змия, ему «минеральный секретарь» объявил настоящую войну. Истосковавшемуся по живому и правдивому слову народу кружил голову пьянящий ветер перемен.

          Однако идти дальше по дороге реформ Горбачеву мешало множество гирь на его ногах. Одна их них была «ссылка Сахарова». Вопрос о ее снятии решался трудно и долго. Но сначала немного предыстории.

 

          Возвращение Сахарова из ссылки было предопределено разрешением Е.Г. Боннэр на выезд в США, полученным в октябре 1985 года. Поездка эта была необходима Елене Георгиевне для проведения ей сложной операции на сердце, после нескольких перенесенных к 1985 году инфарктов. Подобного рода операцию могли квалифицированно провести лишь американские кардиохирурги. Кроме того, операция в Союзе неизбежно осуществлялась бы под контролем всемогущего КГБ, неравнодушное отношение которого к Боннэр хорошо известно.

          Вот что, по мнению самой Елены Георгиевны, повлияло на принятие решения о ее выезде за границу:

          - Я думаю, что голодовки Андрея Дмитриевича (2.05-1 8.09.1984 г. и 16.04-5.09.1985 г. - прим. авт.) и мощнейшая поддержка на Западе, которая слагалась из поддержки коллег, в первую очередь, ряда политических деятелей, и активной деятельности моих детей. Как говорил Андрей Дмитриевич: «Твои дети вырвали нас из черной дыры». Я думаю, что тут еще имела значение голодовка моего сына (Алексея Семенова. Голодовка продолжалась с 29.8 по 12.9.1985 г. - прим. авт.). Он голодал в Вашингтоне на улице, прямо напротив советского посольства (на площади Андрея Сахарова - прим. авт.). И его голодовка была стимулом к тому, что Конгресс США единогласно принял резолюцию в поддержку Сахарова. Это уже не протесты отдельных ученых или даже отдельных научных сообществ, а гораздо значительнее. Кроме того, Миттеран очень активную роль играл. Тэтчер тоже активна была. Рейган ввел как государственный праздник день рождения Сахарова. В общем, у меня такое впечатление, что вынудили наше правительство сделать это.

          13 января 1986 года Боннэр проводят операцию шунтирования. В ее поврежденное сердце вставляют 6 шунтов. Операция прошла успешно, и уже через неделю Елену Боннэр выписывают из больницы, а еще через две она начинает свою поездку по Америке.

          Во время своего турне она выступила в Конгрессе США, Национальной Академии США, почти во всех главных университетах страны. Во всех своих выступлениях Елена Георгиевна говорила о необходимости сосредоточения усилий Запада на требовании прекращения депортации Сахарова, а не на борьбе за его выезд в США для воссоединения с семьей.

         За время своего пребывания в Америке Елена Боннэр написала книгу «Постскриптум» о горьковской ссылке Сахарова. Потом она прилетает в Европу. Встречается с Франсуа Миттераном, Жаком Шираком и Маргарет Тэтчер.

          Однако такое поведение Боннэр не слишком соответствовало ее обязательствам перед КГБ до отъезда о сугубо личных целях поездки (только для лечения и встречи с семьей: матерью, детьми и внуками). Вот как сегодня Елена Георгиевна это объясняет:

          4 июня 1986 года Елена Георгиевна возвратилась в Горький. Ее поездка продемонстрировала всему миру не только бесстрашие и решимость этой женщины, но и стремление новых властей СССР изменить ситуацию вокруг Сахарова и Боннэр.

 

                                   

             

          Вообще говоря, нелепость ситуации со ссыльным академиком некоторые представители высшего руководства осознавали задолго до декабря 1986 или марта 1985. Так, Александр Николаевич Яковлев, вспоминая о разговоре с Горбачевым, который состоялся в Канаде, в мае 1983 года, говорил, что уже тогда они были единомышленниками по вопросу прекращения разного рода репрессий - моральных и физических.

          Как бы то ни было, ни Андропов, ни Черненко не освободили Сахарова. Но вот приходит весна 1985. Кремлевских старцев сменяет самый молодой из состава тогдашнего Политбюро - Михаил Горбачев. Впервые увидев по телевизору выступление нового генсека, Андрей Дмитриевич сказал: «Кажется, нашей стране повезло, у нее наконец-то появился умный руководитель».

          С момента своего прихода к власти Горбачев внимательно следит за всем, что касается ссыльного академика. Ему и нескольким его сторонникам в руководстве необходимость прекращения ссылки Сахарова была очевидна. Вопрос был лишь в том, когда и как приступить к решению этой проблемы, учитывая реальное соотношение сил в Политбюро.

         Сегодня многие обвиняют Горбачева в медлительности, говорят, что он должен был чуть ли не на следующий день после своего избрания освободить Сахарова. Вот как отвечает на подобного рода обвинения «правая рука» Горбачева - А.Н. Яковлев.

          А что касается расстановки сил в Политбюро, то поначалу там вот Андрей Андреевич (Громыко – прим. авт.) все никак не понимал, зачем надо возвращать Сахарова. Но я не помню, чтобы Лигачев был сильно против того, чтобы выпустить оттуда Сахарова. Просто не помню. А остальные скорее были равнодушны. По старой привычке в Политбюро смотрели на то, как генеральный. А для Михаила Сергеевича Горбачева, для Шеварднадзе, для меня этот вопрос был ясным, очевидным.

          В начале 1986 года между Сахаровым и Горбачевым происходит, так сказать, заочное «выяснение отношений» по поводу официозных высказываний последнего. 4 февраля, отвечая на вопросы газеты «Юманите», Михаил Горбачев говорит, что в СССР нет политзаключенных, «как нет и преследования граждан за их убеждения» («Правда», 8.02.1985 г.). В ответ на это Сахаров направляет ему разъяснительное письмо, которое позже назовет «одним из самых важных своих документов». В этом письме Андрей Дмитриевич доказывает, что хотя ни в союзном и ни в одном из республиканских Уголовных кодексов нет термина «политзаключенный», статьи 190-1 (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй), 70 (антисоветская агитация и пропаганда) и 142 («религиозная» статья) предусматривают наказание именно за убеждения человека. То есть инакомыслие фактически было приравнено к уголовному преступлению.

          Нелепость предъявляемых диссидентам на суде обвинений Сахаров показывает на примере 14 лично известных ему осужденных правозащитников. В их числе он называет Анатолия Марченко, Юрия Орлова, Анатолия Щаранского, Мераба Коставу. Далее Андрей Дмитриевич просит Горбачева «способствовать освобождению всех названных узников совести, а также тех, о ком ему неизвестно лично. Ибо узников совести в обществе, стремящемся к справедливости, не должно быть вовсе!»

          Получив такое письмо, Михаил Сергеевич поручает прокуратуре разобраться с делом каждого из перечисленных в нем политзаключенного.

          В 1986 году по «списку Сахарова» из мест заключения освобождаются Анатолий Щаранский и Юрий Орлов, а всего до конца года был выпущен 21 узник совести.

          23 октября Сахаров направляет на имя Горбачева новое письмо. В нем Андрей Дмитриевич, перечислив свои заслуги перед наукой, просит Михаила Сергеевича для продолжения полноценной научной деятельности «прекратить мою депортацию и ссылку жены». При этом он повторяет «свое обязательство не выступать по общественным вопросам, кроме исключительных случаев, когда я, по выражению Л. Толстого, "не могу молчать"». Это письмо дало в руки Генерального секретаря весомое оружие в его борьбе с твердолобым большинством за освобождение Сахарова. Горбачев начинает артподготовку перед решающим боем с кремлевскими ортодоксами. Долгий подготовительный этап вступил в свою завершающую фазу.

 

          Вот как об этом времени вспоминает тогдашний сотрудник аппарата ЦК Андрей Грачев в своей книге «Кремлевская хроника»: «Телефонный звонок вызвал меня в кабинет Яковлева. <…> Многозначительно посмотрев на потолок, что означало напоминание: «враг подслушивает», Яковлев начал разговор неожиданно: «Все, что здесь будет сказано, должно остаться между нами». Хотя это и не предвещало чего-то хорошего, обещало, тем не менее, интересное продолжение. «Михаил Сергеевич просит порассуждать, как поступить с Сахаровым. Дальше так этого оставлять нельзя». <...> Предназначая подготовленную бумагу членам Политбюро, мы неизбежно должны были подстраиваться под завещанную большевиками еще основателем партии Лениным этику «целесообразности». <...> Поэтому мы не могли назвать вещи своими именами: беззаконие - беззаконием и низость - низостью, а вынуждены были доказывать «нецелесообразность» дальнейшего содержания Сахарова в Горьком. <...> Таковы были правила «танцев с волками» из КГБ, которые затеял с нашим участием Горбачев. Он рассчитывал, применив эту нехитрую словесную анестезию, не подвергая себя опасности, повыдергать один за другим зубы из их зловещей пасти».

          Итак, после того как Горбачев снабдил всех кого надо соответствующими справками и документами, он ставит вопрос о возвращении из ссылки Сахарова и Боннэр на заседании Политбюро 1 декабря 1986 г. Убежденные в «целесообразности» принятия такого решения члены ПБ не оказали упорного сопротивления и после небольшой перепалки Горбачева с главным «волком» - Чебриковым - постановление было принято. Таким образом, на высшем уровне утвердилось окончательное решение об освобождении четы Сахаровых.

          Что же все-таки сыграло главную роль при решении вопроса об их освобождении? Кто приблизил этот долгожданный день?

          Михаил Горбачев: Сахаров был освобожден потому же, почему я решил выводить страну из несвободы к свободе. Это был важный пункт такого процесса. Ведь считать, что мы движемся к демократии, в то время когда в стране оставались политические заключенные и в ссылке находится выдающийся человек (представитель интеллигенции, демократ) - это был бы просто нонсенс. Поэтому это вполне обдуманное решение. Ну конечно для того, чтобы это сделать, надо было пройти какой-то период, какой-то этап. Не так все просто было. Каждый шаг был трудным.

Однако в общественном мнении до сих пор бытуют две основных версии о причинах возвращения Сахарова: 1) давление Запада, 2) смерть Анатолия Марченко.

          Вот что говорит Яковлев по поводу первой версии:

         И действительно, чем сильнее давил Запад, тем хуже становилось положение Сахарова в ссылке. И ведь никакие протесты мировой общественности не помешали отправлению Сахарова в Горький, не предотвратили ссылки Боннэр (в августе 1984  Горьковский суд приговорил ее к 5 годам ссылки). Не стали они препятствием и для осуждения десятков других инакомыслящих. По большому счету все это «давление» воспринималось советским руководством исключительно как вмешательство во внутренние дела СССР.

         Да и не зря ведь в годы застоя было модным наиболее «доставших» диссидентов высылать на тот самый Запад, давление которого они там могли усиливать сколько угодно. Сахарова не выслали лишь из-за его «засекреченности». Так что на самом деле давление Запада больше оказывало моральную поддержку правозащитникам, чем реально влияло на принимаемые партией и правительством решения.

         Теперь о второй версии. Да трагическая смерть Марченко во время голодовки в Чистопольской тюрьме потрясла и ужаснула. Но он умер 8 декабря 1986 года. И хотя, в этот день Сахаров все еще находился в Горьком, к тому времени вопрос о его освобождении уже прошел все подготовительные стадии. И принципиальное политическое решение было принято 1 декабря на заседании Политбюро.

          Окончательно же прояснил ситуацию в этом вопросе сами Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна еще в 1987 году, отвечая на вопросы журнала «Континент» (№52):

          Так что же тогда повлияло на принятие решения об освобождении Сахарова? Наверное, все-таки смена руководства страной и приход к власти Горбачева, начавшего политику перестройки. Его стремление исполнить свой моральный долг перед великим мыслителем и ученым - А.Д. Сахаровым. А может, возвращение Андрея Дмитриевича было и неким покаянием Горбачева за ту несправедливость и те преступления, которые были совершены его предшественниками. Желанием начать новую политику с чистого листа...

 

          Но вернемся все же к хронологии событий. Вскоре после заседания Политбюро Горбачев решает сам объявить Сахарову о его освобождении. 15 декабря на квартире Андрея Дмитриевича устанавливают телефон. 16 декабря состоялся разговор между Горбачевым и Сахаровым, в ходе которого Генеральный секретарь призвал главного диссидента «вернуться к своей патриотической деятельности».

          Позднее Сахаров назовет этот поступок Горбачева «нетривиальным». И действительно, казалось, нет никакой необходимости в прямом личном контакте главы государства и ссыльного ученого. Для многих известие об этом звонке было потрясением, сравнимым, быть может, с шоком от первой встречи Горбачева и Рейгана в ноябре 1985. Если тогда это воспринималось как встреча лидера СССР с «внешним врагом №1», то непосредственный контакт с Сахаровым - как заочная встреча с «внутренним врагом №1». Так разрушались догмы и стереотипы эпохи «развитого социализма».

           На следующий после этого телефонного разговора день - 17 декабря - Президиум Верховного Совета СССР издает соответствующие указы, официально подтверждающие освобождение Сахарова и Боннэр. 20 декабря к Андрею Дмитриевичу приезжает недавно избранный президентом АН СССР Г.И. Марчук и оговаривает с ним детали его возвращения в Москву и полного восстановления на работе в ФИАНе.

          Непосредственную же дату приезда Сахарова в столицу СССР определила погода. Вот как об этом вспоминает его друг и коллега Е.Л. Файнберг: «Узнав его горьковский номер телефона, я, смеясь от счастья, позвонил Андрею Дмитриевичу. Спросил: «Когда же вы приедете?». Он ответил: «Елене Георгиевне нельзя выходить, если мороз ниже -10°. Вот обещают в понедельник потепление. Если так будет - поедем во вторник утром».

          И вот во вторник, 23 декабря 1986 года, в 7.30 утра на Ярославский вокзал прибывает поезд «Горький-Москва», и на перрон из вагона СВ выходят А.Д. Сахаров и Е.Г.Боннэр. Прекращается почти семилетняя ссылка академика Сахарова и двухлетняя Елены Боннэр.

          Уже через несколько часов после своего приезда Андрей Дмитриевич пришел на семинар в ФИАН, где его встретили аплодисментами. До конца года основное время у Сахарова уходило на многочисленные интервью. «Останкино» предоставило свои студии телекомпаниям США, ФРГ и Канады для проведения телемостов с участием еще вчера опального академика. Кто бы мог подумать году эдак в 1984, что через два года из идеологической цитадели Советского Союза на весь мир будет вещать его главный антисоветчик.

 

                                         

                                        А. Сахаров и Е. Боннэр в своей московской квартире

                                                                        Фото Юрия Роста

 

          С февраля 1987 начинается, по выражению Сахарова, «долгожданный процесс массового освобождения узников совести» - становится реальностью дело всей сознательной жизни Андрея Дмитриевича, ради которого он не жалел ни сил ни здоровья. А уже в отчете КГБ за 1988 год значится, что «в 1988 году помиловано 137 человек, осужденных ранее по ст.ст. 70, 190-1 , 142 и 227 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик. В настоящее время отбывающих наказание по этим статьям нет» (ЦХСД Ф.89, оп.51 , д.1 5, л.4).

           В том же феврале 1987 происходит «реабилитация» Сахарова как ученого и правозащитника. Его приглашают в Кремль для участия в Форуме «За безъядерный мир и выживание человечества». Выступая с «высокой» трибуны академик АН говорит: «Необходима большая открытость и демократизация нашего общества - свобода распространения и получения информации, безусловное и полное освобождение узников совести, реальная свобода страны проживания и поездок; свобода выбора места проживания внутри страны, реальный контроль граждан над формированием внутренней и внешней политики».

          15 января 1988 года состоялась его первая встреча с Горбачевым. В этом же году в отечественной прессе появляются первые интервью с Сахаровым, начинается его возвращение в политическую жизнь страны. С мая он участвует в создании общества «Мемориал» и становится одним из его руководителей. В октябре его избирают в президиум Академии наук. В тот же месяц снимается запрет на выезд Сахарова за границу. И в конце года он совершает первую в своей жизни зарубежную поездку, прилетает в США и встречается там с Рейганом и Бушем. За следующий год он побывает еще в восьми странах мира.

          В апреле 1989 года Сахарова избирают народным депутатом, а 21 мая Горбачев, со словами «Пожалуйста, Андрей Дмитриевич», предоставляет ему право открыть первое заседание первого Съезда народных депутатов СССР.

 

          В заключении хотелось бы привести высказывание самого Андрея Дмитриевича оценивающее значение его освобождения: «Мое возвращение в Москву - это не только мое личное дело, или наше с Люсей (Еленой Георгиевной – прим. авт.), а нечто, определяющее «стандарт» ко всей проблеме прав человека в СССР».

          И ведь именно за свое бесстрашное отстаивание принципа соблюдения прав человека Сахаров получил Нобелевскую премию мира. А Горбачева удостоили этой высочайшей для политика награды, в частности, и за воплощение в реальность основных постулатов «Всеобщей декларации прав человека». И, видимо, не случайно их имена стоят рядом в одном списке выдающихся личностей современности.