ГлавнаяО насАрхив вестникаАрхив новостейКонтактыАрхив вестника в PDF
4/2006 АРХИВ ВЕСТНИКА


Уроки русской словесности

Урок первый. Стиль

          Вера «конвоирует» меня от метро к зданию Мосгорсуда и по дороге делится впечатлениями:
          - А я письмо от Пичугина получила! Слушайте, у него такой язык!
          Вечером того же дня Лена, едва освободив меня от объятий своего любвеобильного пса, сообщает:
          - Я письмо от Пичугина получила. Слушай, у него такой язык! Старинный. А почерк-то какой потрясающий! Я читала и чувствовала себя в XIX веке, честное слово!
          - Да, почерк красивый. Так, наверное, чиновник Башмачкин писал.
         - Нет, но ведь почерк... Это же, - наша предводительница бойко отбивает пальчиками гамму на собственном темечке. - Это же... тонкие движения рук развивают мыслительные процессы, или что-то такое... Понимаешь?
          Теперь уже понимаю. Мои друзья, молодцы, сразу обратили внимание. А мне понадобился год, чтобы понять - письма Алексея завораживают не только содержанием, у него удивительный стиль письменной речи. Похоже одновременно на переписку семьи князя Вяземского и письма красноармейца Сухова «любезной Катерине Матвеевне». Немного церемонно, старомодно, и при этом - полное отсутствие внутреннего цензора. Не боится показаться сентиментальным, наивным, слишком откровенным. А язык - чистейшая, ничем не засорённая русская речь, ни одного заимствованного или жаргонного словечка! Одна фраза свободно переходит в другую, как у Окуджавы: пишет - как дышит.
         Интересно сравнить язык Алексея Пичугина с косноязычием его вельможных мучителей. Когда этим господам по долгу службы приходится произносить публичные речи, русский язык ведёт себя с ними, как злобный пёс с неумелым дрессировщиком - не даётся, не слушается, и, улучив момент, норовит куснуть, ставя оратора в смешное положение. С Алексеем язык ведёт себя по-другому. Если продолжить «собачью» аналогию - они как пёс и хозяин, которые понимают друг друга не только без слов, но и без жестов - бывают такие случаи, когда у хозяина и собаки на двоих одна душа.
          Я уже рассказывала о письмах Алексея Пичугина (вестник «МОСТОК» №2(8)/2006 г., - прим. ред.), цитировала их, повторяться не имеет смысла. И всё же - ещё один разочек!
          «...обращаюсь к Вам только с одной, но важной просьбой: берегите себя, Марина, не болейте, не принимайте слишком близко к сердцу козни и подлости недобрых людей. Бог им судья! Думайте о нашем добром будущем».
          Из всей необъятной коллекции русских «неодобрительных выражений» Алексей Пичугин выбрал для своих палачей – «НЕДОБРЫЕ ЛЮДИ». Как вам это нравится? Откуда он знает, что я психую? Я никогда ему об этом не пишу, стараюсь рассказать что-нибудь отвлечённое, позабавить узника. И вообще, кто кого утешает и поддерживает? Нет, это уж слишком! 

                                                           Урок второй. Сравнения

          Наверное, любой человек, впервые попавший в здание Мосгорсуда, поражается шизоидности его внутренней планировки. Невозможно попасть с первого этажа на шестой за один приём. Находишь лифт на первом этаже, а рядом с ним любезное пояснение: «лифт с 1-го до 3-го этажа». Прибыв на З-й этаж, крутишься по лесенкам и извилистым коридором, пока не обнаружишь лифт «с 3-го этажа до 5-го». Если кому-то надо выше, на пятом этаже процедура повторяется. В результате прибываешь к месту назначения взмокший, взвинченный и преисполненный чувством собственной неполноценности.
          Вера, мой Вергилий в аду Российской Фемиды, бывала в Мосгорсуде бесчисленное множество раз, поэтому доставляет меня к нужному залу, почти не плутая. В плохо освещённом холле уже сидит несколько человек. Вера знакомит меня с мамой Алексея. Стройная, улыбчивая женщина; косметика, причёска, одежда - всё идеально. Совершенно очевидно, что Алла Николаевна Пичугина и Марина Филипповна Ходорковская «сделаны из одного теста», того же самого, что их сыновья.
          До начала заседания ещё есть время, и Алла Николаевна рассказывает мне, какой этот суд замечательный по сравнению с первым, закрытым процессом, в результате которого Алексея приговорили к 20 годам неволи. Тут можно приходить и видеть сына, а там она сидела перед закрытой дверью, надеясь, что сын почувствует, что она рядом. Один раз попыталась посмотреть на него в щёлочку - охранник с автоматом грубо отогнал от двери. И зал дали самый лучший - здесь закуток, через который проводят подсудимых, отгорожен решёткой, а не глухой стеной. Можно встать у решётки и, если повезёт, шепнуть сыну пару слов. И судья хороший, даёт адвокатам говорить, а та - совсем не давала.
         В холл подходят родственники других подсудимых, адвокаты, среди них Ксения Костромина - большеглазая кукла Барби с мужеством полного георгиевского кавалера. «Вон Татьяна пришла, жена», - говорит Алла Николаевна и ведёт меня знакомиться. Если внимательно посмотреть на Татьяну Пичугину, то становится ясно - её муж знает толк в женской красоте. Но теперь она больше похожа на эльфа, объявившего сухую голодовку. Или на деревце, которое так промёрзло суровой зимой, что весной листочков не дождёшься. Татьяна почему-то протягивает мне для рукопожатия сразу две руки и старается улыбнуться. Очень старается. Алексей, не сердитесь, но я, наверное, не смогу выполнить вашу «одну, но важную просьбу» - «не принимать близко к сердцу козни и подлости недобрых людей». 

                                                         Урок третий. Устаревший падеж

         Вдруг все зашевелились, зашептали: «Привезли, привезли!» За два дня в суде я так и не поняла, откуда люди узнают, что их близких уже ведут в зал. Вместе с другими посетителями мы с Аллой Николаевной становимся у решётки рядом с дверью для подсудимых. И почти сразу в глубине отгороженного закутка открывается другая дверь, и охрана заводит узников. Пока отпирают бронированный аквариум, они стоят перед решёткой буквально одну минуту. Алексей оказывается прямо перед нами, от мамы его отделяет только решётка, но он не видит её, потому что ищет взглядом Татьяну, стоящую в глубине холла. И тогда мама тихо-тихо, чтобы не услышала охрана, зовёт его: «Алёшенька! Алёша».
         «Звательным падежом называется такой падеж, формы которого используются для обращения к человеку, для привлечения его внимания. Раньше звательный падеж в русском языке был, но от него остались только следы...» Так написано в сетевой энциклопедии «Кругосвет». Из-за этих «следов» я не могу себе позволить умереть раньше, чем у нас в стране восстановится хоть какое-нибудь подобие правосудия. Потому что вместо отходной молитвы священника буду слышать это тихое, запрещённое – «Алёшенька!» Чтобы умереть по-христиански, мне теперь надо хоть один раз услышать, как мама Алексея Пичугина позовёт его во весь голос, не боясь окрика охранника. 

                                               Урок четвёртый. Вульгаризм и заимствование

         Шесть часов (за вычетом короткого перерыва) сижу в зале суда. Слева, в «аквариуме», сидят шестеро подсудимых. Алексей - в дальнем углу, но рыжая шевелюра, бирюзовый спортивный костюм и ослепительно белое лицо бросаются в глаза. Все остальные - в серых тонах, не исключая цвета лица. Вроде бы среди них есть парочка сознавшихся киллеров, но их не угадать - все одинаково несчастные. «Кто их знает, - думаю,- У нас такие методы расследования... Признаешься, что Красную Шапочку съел». Но твёрдо себе обещаю: если выйдет человек из заключения и скажет, что такого-то числа, в таком-то месте, при таких-то обстоятельствах мой друг Алексей Пичугин предложил ему убить мэра города Нефтеюганска Петухова, я этому человеку поверю.   Вернусь домой и там подумаю, что мне делать с моей дружбой.
         Но никто и не вспоминает Алексея Пичугина. Выступают служащие Нефтеюганской мэрии и рассказывают жуткие истории о том, как НК ЮКОС не платила налоги, и поэтому дети бюджетников падали в голодные обмороки, а мэр Петухов пытался отвоевать у компании положенные городу деньги. Адвокат выясняет, как в это время обстояли дела с получением зарплаты чиновниками городской администрации. Оказывается, они всегда получали зарплату вовремя. А глава Нефтеюганского района вообще заявляет, что у него никаких проблем с ЮКОСом не было. Не предлагал ли ему ЮКОС платить налоги не деньгами, а векселями, неликвидной недвижимостью или ещё какими-нибудь незаконными путями? Предлагал, но он отказался. И что? Ничего. Платили деньгами.
         Странно: глава Нефтеюганского района держал себя с руководством ЮКОСа твёрдо, получал всё, что ему положено, и - поди ж ты! – жив-здоров, никто его не убивал и даже не третировал. А мэр Нефтеюганска Петухов уступал просьбам компании, делал ей поблажки, и - убит. Нелогично, по-моему. Но даже если предположить, что руководство НК ЮКОС было заинтересовано в смерти мэра Петухова (что, собственно, и должны были подтвердить свидетели обвинения), то причём здесь именно Пичугин? В ЮКОСе кроме него было ещё полмиллиона служащих, его фамилию никто не упоминает - ни свидетели, ни сам прокурор. Подозреваю, что она прозвучит только в приговоре, «близнеце» обвинительного заключения.
          И вообще, все участники процесса никакого интереса и рвения к установлению истины не проявляют. Вежливый доброжелательный судья удовлетворяет все ходатайства защиты об оглашении прежних показаний свидетелей, но на его скучающем умном лице ясно написано, что эти показания, как и другие действия защиты, ему не интересны. У адвокатов вид людей, заранее смирившихся со своим поражением, но продолжающих добросовестно выполнять свой профессиональный долг. Прокурор Кашаев очень похож на довольного холёного кота, которому уже приготовлено блюдечко сметаны - приговор несговорчивому Пичугину у него в кармане. Кашаеву не больше тридцати, годится мне в сыновья. Я смотрю на его красивое лицо уверенного в себе охотника, которому егеря выгнали дичь прямо под ствол, осталось только курок спустить, и думаю: «Сынок, тебя ждёт интересное открытие: человеческая жизнь гораздо длиннее, чем это кажется в молодости, вот ведь какая неприятность!»
Всё очень обыденно в этом зале, очень мирно и спокойно. Как будто здесь не решается судьба шестерых измученных тюремным заключением людей, среди которых один стал моим другом. Как будто их жизнь, страдания их близких - мусор, ерунда, ничто. Как это назвать одним словом? Благородным заимствованием древнегреческого происхождения - ЦИНИЗМ? Всё-таки больше подходит наш родимый коренной вульгаризм - ПАСКУДСТВО. 

                                                    Урок пятый. Невербальное общение

          В моей потомственно нищей семье вместо материальных ценностей из поколения в поколение передаётся гримаса. Такая смешная рожица, что, если её неожиданно состроить, никто не может удержаться от смеха. Перед поездкой в Москву я обещала Алексею Пичугину, что буду вести себя в суде образцово, но тайно решила в самый патетический момент состроить прокурору фамильную гримасу. Я наивно полагала, что прокурор будет что-то доказывать. Убедившись, что патетического момента не будет, я решила употребить рожицу для увеселения своего подсудимого. Когда Алексей посмотрел в мою сторону, я исполнила своё намерение. Впервые за много поколений не сработало! Наоборот, Алексей глянул очень строго, погрозил мне пальцем и незаметно показал на охрану, сидящую совсем близко за низким деревянным барьерчиком. Я сделала покаянное лицо, сказала одними губами: «Больше не буду!», и тут же, убедившись, что конвойные мирно дремлют, загородилась от них ладонью и приготовилась ко второй попытке. Но она не потребовалась - Алексей засмеялся! Мои предки меня не подвели.
          Когда пытаешься спасти больного в состоянии клинической смерти, и на ленте, бегущей из кардиографа, вместо затухающих сосулек фибрилляции вдруг появляются первые комплексы заработавшего сердца, испытываешь ни с чем не сравнимую профессиональную гордость. Извлечь за несколько минут из тридцатимиллионного фонда Российской Национальной библиотеки книгу для читателя, который и сам толком не знает, что ему надо, тоже очень приятно. Но не это послужит поводом к снисхождению, когда я предстану перед Судом самой наивысшей инстанции. Ангел-адвокат представит ответ, полученный мной от Светланы Бахминой, в котором написано: «Мы читаем и перечитываем Ваше письмо всей «палатой» и хохочем до упаду». И белоснежное смеющееся лицо Алексея Пичугина, которое он прячет от судьи за спиной сидящего перед ним «подельника». Несколько мгновений смеха неправедно осуждённых узников будут главными аргументами в мою защиту. 


                                         Урок последний. Классики русской словесности

          Конец бывает у всего, даже у судебного заседания. Мы выходим из зала и снова стоим у решётки, чтобы проститься с подсудимыми, когда их будут уводить. Вот их вывели, построили, рядом с каждым - конвоир в камуфляже. На этот раз Алексей оказывается далеко от нас, у самой двери, его не видно за спинами других заключённых. Но я всё-таки говорю ему тихо: «До завтра!» И он слышит - на секунду из-за спин показывается левая рука с весело растопыренными пальцами. Правая прикована наручником к охраннику. Их уводят.
          Я тоже выбираюсь из здания, символизирующего запутанными коридорами лабиринты Российского правосудия. Только что прошёл ливень, в сквере возле суда покачиваются мокрые гроздья сирени. Я закуриваю сигарету и вспоминаю всё разом: шёпот матери у решётки, жену-эльфа, обаятельно-насмешливого судью, и вальяжного прокурора, и серые, застывшие в покорной безнадёжности лица подсудимых.
          И, стоя под сиреневым кустом, я тоже шепчу: «Алёша!» Но я зову не того Алёшу, которого только что утащили в наручниках по мрачной арестантской лестнице. Я зову того, который в монашеской рясе сидит в трактире, а брат рассказывает ему свою «поэмку» о Великом Инквизиторе. И зову их создателя, того, кто сказал: «Во мне - все братья Карамазовы». Все - это не три, а четыре. Бесцветный скопец Смердяков, убийца, за преступление которого пошёл на каторгу Митя - он тоже Карамазов, он тоже в нашем национальном гении, он в нас. И ещё я обращаюсь к кудрявому творцу нашего литературного языка, «милость к падшим» призывавшему, и сказавшему нам на прощанье в «Капитанской дочке» всё, что нужно знать о жизни русскому человеку. И к отлучённому от православной церкви чудаковатому графу, верившему в воскресение человеческой души в земной жизни.
          Я говорю им: «Вы принимали чужие страдания в сердце, как пулю на дуэли. Вы писали с этим разорванным сердцем и создали мир, который для меня всегда был важнее и реальнее мира, в котором я живу. Вы сказали всё, больше нечего добавить, и сказать лучше вас невозможно. Но мир и люди, которые в нём живут, ничуть не изменились. Мы потерпели поражение, пора сдаваться на милость победителей».
          Весь ужас в том, что у победителей нет милости.

Марина Драченко

ГлавнаяО насАрхив вестникаАрхив новостейКонтактыАрхив вестника в PDF


Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100